Сэмюэль Дилэни - Вавилон - 17 [Вавилон - 17. Нова. Падение башен]
— Внизу, Моки. Пожалуйста, мне нужно поговорить с вами!
Ее возбужденное лицо двигалось вправо, влево, избегая его взгляда. Он зажмурил глаза от света, потом медленно открыл их.
— Поднимайся.
Лицо исчезло.
Он взмахнул рукой в направлении контрольного щита, и мягкий свет заполнил роскошную спальню. Он откинул золотистое одеяло, встал на ковер, снял с гнутой бронзовой вешалки черный шелковый костюм и накинул его. Встроенные в костюм контуры расправили его в плечах и груди. Он коснулся рамы стиля рококо, панель опустилась, из встроенного бара выдвинулся дымящийся кофейник и графин с выпивкой.
Повинуясь другому жесту, на полу выросли пузырьковые кресла. Доктор Тмварба повернулся к входной двери, она щелкнула, распахнулась, и появилась Ридра.
— Кофе? — он подтолкнул кофейник, силовое поле подхватило его и мягко поднесло к ней. — Чем ты занимаешься?
— Моки, я…
— Пей кофе.
Она наполнила чашку, поднесла ее ко рту.
— Нет ли чего-нибудь успокаивающего?
— Какао? — он извлек две маленькие бутылочки. — Алкоголь тоже способен обмануть. У меня кое-что осталось от обеда. Собиралась компания.
Она покачала головой.
— Только какао.
Бутылочка последовала за кофе по силовому лучу.
— У меня был ужасно утомительный день. — Он потер руки. — Работать после полудня не удалось — за обедом гости, все хотели разговаривать со мной, да и после обеда докучали вызовами. Минут десять назад лег спать. — Он улыбнулся. — Как ты провела вечер?
— Моки, это… это было ужасно.
Доктор Тмварба отпил из чашки.
— Прекрасно. Иначе я ни за что не простил бы тебе, что ты меня разбудила.
Она улыбнулась помимо воли.
— Я м-могу рассчиты… читывать на в-вашу помощь и симпатию, Моки…
— Ты можешь рассчитывать на мой здравый смысл и убедительный совет психиатра. А симпатии? Мне жаль, но не после двенадцати. Садись. Что случилось? — Взмах его руки вызвал к жизни кресло рядом с ним. Край сиденья легко ударил Ридру под колени, и она села. — Перестань заикаться и рассказывай. Ты преодолела это, когда тебе было пятнадцать лет.
Голос его стал очень мягким и убедительным.
Она еще раз отпила какао.
— Код, вы помните, я работаю над кодом?
Доктор Тмварба опустился в широкий кожаный гамак и отбросил назад седые волосы, взъерошенные после сна.
— Я помню, тебя просили над чем-то поработать для правительства. Ты довольно презрительно отозвалась об этом деле.
— Да. И… ну, это не код… это язык. Но сегодня вечером я… я разговаривала с главнокомандующим… с генералом Форестером, и это случилось… Я имею в виду — это случилось, и я знаю!
— Что знаешь?
— Как в прошлый раз, я знаю, о чем он думает.
— Ты читаешь в его мозгу?
— Нет. Как в последний раз. По тому, что он делал, я могла сказать, о чем он думает.
— Ты уже пыталась объяснить, но я не понял. Мне кажется, ты говоришь о чем-то вроде телепатии.
Она покачала головой, снова покачала.
Доктор Тмварба сплел пальцы и откинулся. Внезапно Ридра сказала ровным голосом:
— «Дорогая, но ты должна высказать это сама!» Именно это вы хотели сказать, Моки, не правда ли?
Тмварба поднял седые брови.
— Да, это. Ты говоришь, что не читаешь у меня в мозгу? Но ты много раз демонстрировала мне…
— Я знаю, что вы собираетесь сказать, а вы не знаете, что хочу сказать я.
Она почти встала со своего кресла.
Тмварба сказал:
— Именно поэтому ты такая известная поэтесса.
Ридра продолжала:
— Я знаю, Моки. Я ношу все в своей голове и вкладываю в стихи, которые понятны людям. Но прошедшие десять лет я занималась не тем. Вы знаете, что я делала. Я слушала людей, улавливала их полумысли-полупредложения, в которых они спотыкались, их чувства, которые они не могли выразить, и это было очень больно. Потом я отправлялась домой и отделывала их, полировала, выполняла для них ритмическое обрамление, превращала тусклые пятна в яркие краски, заменяла кричащие цвета пастелью, чтобы они больше не могли ранить, — таковы мои стихотворения. Я знаю, что хотят сказать люди, и говорю это за них.
— Голос века, — сказала Тмварба.
Она ответила грубым ругательством. В ее глазах появились слезы.
— То, что я хочу сказать, то, что я хочу выразить, я еще только… — она снова покачала головой. — Я не могу сказать этого.
— Если ты хочешь расти как поэт, ты это должна сказать.
Она кивнула.
— Моки, два года назад я не подозревала, что высказываю то, что хотят сказать другие. Я думала, что это мои собственные мысли.
— Каждый молодой писатель, хоть чего-нибудь стоящий, проходит через это. Так овладевают мастерством.
— А теперь у меня есть собственные мысли. У меня есть что сказать людом. Это не то, что раньше: оригинальная форма для уже созданного. Это новые мысли, и я боюсь до смерти.
— Каждый молодой писатель, созревая, проходит через это.
— Повторить легко, но сказать трудно, Моки!
— Хорошо, что ты поняла. Почему бы тебе не рассказать мне, как происходит это… понимание другого человека?
Она помолчала.
— Ладно, попытаюсь еще раз. Перед тем, как уйти из бара, я стояла, глядя в зеркало, а бармен подошел и спросил, что со мной.
— Он почувствовал, что ты расстроена?
— Он ничего не почувствовал. Он посмотрел на мои руки. Они стиснули край стойки и быстро белели. Не нужно быть гением, чтобы связать это с тем, что происходит в моей голове.
— Бармены обычно очень чувствительны к такого рода сигналам. Это часть их работы. — Он допил свой кофе. — Твои пальцы побелели? Что же сказал или не сказал генерал, и что он хотел сказать?
Ее щека дважды дернулась, и доктор Тмварба подумал: «Следует ли это трактовать более специфически, чем просто нервозность?»
— Генерал — грубоватый, энергичный человек, — объяснила она. — Вероятно, неженатый, всю жизнь прослуживший в армии, со всеми вытекающими последствиями. Ему около шестидесяти, но он не чувствует этого. Он вошел в бар, где мы должны были встретиться, глаза его сузились, потом широко раскрылись; шаг замедлился, когда он вошел, но, оказавшись в нескольких шагах от меня, он пошел быстрее. Он пожал мою руку, будто боялся ее сломать.
Улыбка Тмварбы перешла в смех.
— Он влюбился в тебя.
Она кивнула.
— Но почему это расстроило тебя? Я думаю, ты должна быть тронута.
— Я и была, — она наклонилась вперед. — Я была тронута. И я могла проследить каждую мысль в голове его. Один раз, когда он старался вернуть свои мысли к коду, к Вавилону-17, я сказала то, что он думал, чтобы показать, насколько я близка к нему. Я проследила за его мыслью, будто читала в его мозгу…
